Упрямое время - Страница 18

Я застыл с рашпилем в руках. А он засмеялся тихо.

– Зёма, ты что балуешься? Спрячь игрушку. Не ровен час, суки увидят.

Я послушно накрыл заточку ветошью. Ворон у нас в отряде был «смотрящим». Невысокого роста, но крепкий, коренастый, черноволосый и черноглазый. Должно быть, за это и кличку получил. Хотя может, и по другой какой причине? Меня его кличка не интересовала, как и статья, по которой он отбывал срок. Знал я лишь, что ходка эта у Ворона не первая, и до воли ему осталось всего-ничего.

– Зёма, мне тут сорока на хвосте принесла, что статья у тебя нехорошая. Мохнатая кража, да ещё у малолетки.

Я скрипнул зубами. В СИЗО тоже допытывались, какую статью шьют. Но в камере настоящих блатных не было, так, шпана мелкая. И мозги там у каждого своими проблемами заняты. Как увидят, что в несознанку человек идёт, с вопросами больше не лезут. Кому охота, чтобы его за суку приняли?

На зоне меня тоже месяц не трогали. Думал, здесь и дела нет никому, кто за что сидит, лишь бы человек сам на рожон не пёр. Получается, присматривались?

– Подстава это ментовская, – буркнул я вполголоса.

Ворон не возражал.

– И это слышал. И мужик ты вроде правильный, не ссученный. Но пацаны не верят. Да и как поверить – в отрицалово не идёшь, масти непонятной. – Он помолчал. Потом добавил тихо: – Пацаны говорят, опустить тебя надо, по закону нашему. Если не докажешь, что форшманули.

Я стоял неподвижно, как столб. Ворон заметил это, посоветовал:

– Ты работай, работай. Я тут кубатурил, как тебе доказать, что не лохматый. Игрушку я не зря принёс. В третьем отряде человека одного поучить надо. Да не пугайся ты! Он не из блатных, мужик. С воли малява пришла, должен там кому-то остался, или ещё что. В общем, сунешь ему пику под ребро, и предъяв к тебе больше нет.

Хоть Ворон говорил и вполголоса, но мне казалось, что сейчас весь цех слушает наш разговор, весь цех смотрит на нас. По виску побежала струйка пота. Вытер я её ладонью, качнул головой.

– Я не буду никого убивать.

– Кто ж тебя, фраера, урыть его заставляет? Ткни пикой, и всё. Чтобы понял – замочат, если долг не отдаст.

– Я всё равно не буду.

– Не кипишуй, зёма. Какой у тебя выбор? В петушиный угол хочешь? А так добавят тебе срока малёхо, зато по другой статье пойдёшь.

Он ловко выхватил заточку из-под ветоши. Просто пальцами шевельнул, и уже в рукаве она, не увидишь.

– Я сказал, ты думай.

На раздумья мне дали сутки. А уже следующей ночью решили поторопить.

– Хватит спать. Слезай со шконки, – Булавка, парень лет восемнадцати, попавший к нам на зону с малолетки, дёргал меня за плечо.

– Чево?

– «Чево»! Слезай, говорю.

– Зачем?

– Да не бзди. Ворон говорить с тобой хочет.

Я подчинился. Спрыгнул со шконки, спросонья плохо понимая происходящее. Хотел одеться, но Булавка не дал, повёл в умывальник, «чтоб пацанам спать не мешать». Сердце заныло от нехорошего предчувствия. Вспомнил, как в армии молодых так же водили, «на разговор». Но то армия, там силу уважали. Меня, здорового бугая, успевшего получить первый взрослый по плаванью, деды не трогали. Здесь же физическая сила значила мало, здесь жили «по понятиям». Я лихорадочно придумывал, что сказать Ворону. Как убедить, что не нужно меня трогать. Что я такой же враг ментам, как и они. Ведь это же общее правило – «враг моего врага…»

В умывальнике стояли четверо, все блатные, но Ворона среди них не было. Я открыл рот, чтобы спросить… И тут Булавка меня ударил. Сзади, по почкам.

От неожиданной боли я вскрикнул, подался вперёд… И понеслось! Со мной никто и не собирался разговаривать. Меня ломали. А я не ожидал, не готов был морально к такому. Первый раз в жизни меня били подло, без предупреждения, одного впятером.

Когда перед глазами у меня кровавые пятна поплыли, удары прекратились. Я понял, что лежу на полу, забрызганном моей собственной кровью.

– Чё, может, и опустим его сразу?

– Не, Ворон не велел пока.

Один из блатных наклонился, потянул меня за волосы.

– Чё разлёгся, Спортсмен? Вставай, юшку с рожи смой, прибери здесь и – на шконку. И думай быстрее, пока Ворон добрый.

На следующий день Булавка пришёл за ответом.

– Так что, надумал? Или под шконку полезешь?

Я не ответил. Непроизвольно потрогал кончиком языка шатающийся после ночных «разговоров» зуб. И почки до сих пор ныли. Посмотрел на стоящего передо мной пацана. Вот же сволочь! Ни роста, ни веса. Шибздик. Я его одной левой вырубить могу… если один на один, а не стаей, со спины. Шакалы…

– Ты чего в молчанку играешь? – поторопил пацан. – Что Ворону передать?

– Передай, что я его законам не подчиняюсь.

Глаза у Булавки округлились от удивления. Хмыкнул, осклабился.

– Мне что, передам. За базар тебе отвечать.

Прошёл день, второй, третий. Ничего не происходило. На четвёртый меня неожиданно позвали к мастеру. Звал не блатной – такой же «мужик», как я. Потому подвоха я сразу не почуял.

– Эй, Карташов, тебя там мастер зовёт.

– Зачем?

– Почём я знаю? У него и спроси.

– А где он?

– В кайбаше у себя сидит.

Кайбаш – деревянная будка три на три метра – притулился слева от входа в цех. Там в самом деле было что-то вроде кабинета нашего мастера-вольняшки. Я неторопливо вытер руки ветошью и пошёл, размышляя, что ему могло понадобиться от меня за полчаса до конца смены. Шабашка какая? Вряд ли. Слесарь из меня так себе – заусеницы с заготовок рашпилем обтачивать. Тут мужики и вправду с золотыми руками есть. Такое творят – не увидел бы, не поверил.