– Не надо обгонять, – попросил я. – Давай за этим автобусом.
Парень посмотрел на меня удивлённо.
– Он плетётся, как черепаха.
– Ничего, я не спешу.
– А у меня работа сдельная.
– Сколько хочешь?
Водитель задумался.
– Давай по спидометру плюс время, как за простой.
Это было жирновато, но не спорить же!
– Хорошо.
Мы поехали следом за «тридцать четвёртым». Ползли «черепахой», останавливались, когда он останавливался.
– Ты что, следишь за кем-то? Частный детектив, что ли?
– Ага, детектив. Частный.
– Тётка какая-то наняла выследить, к кому благоверный шляется, я прав? От блин, денег людям девать некуда, зажрались. А не боишься, что он нас засёк?
Парню хотелось поговорить, мне – нет. Когда водила понял, что беседа не клеится, недовольно насупился.
– Влипну я с тобой в неприятность.
– Не влипнешь.
Но прав оказался он, а не я. После следующего светофора навстречу такси вдруг шагнул гаишник, махнул палочкой, приказывая остановиться.
– Да что за напасть! Не нарушал вроде ничего, – возмутился парень. И начал сбавлять скорость, прижимаясь к обочине. А «тридцать четвёртый» уже был у следующего перекрёстка, успевал на зелёный. До бульвара Шевченко ему оставалось две остановки.
Пузатый гаишник шёл неторопливо. Куда ему спешить? Деньги сами, на колёсиках, к нему подкатывают, знай себе стой, да палочкой помахивай. Пока подойдёт, пока разбираться будут… Не успеем догнать!
Я дёрнул ручку, распахнул дверь.
– Э, а деньги?! – возмутился шофёр, но заметил брошенную на сиденье купюру, замолк.
Метров через сто проспект заворачивал вправо. «Тридцать четвёртый» уже исчезал там, за росшими вдоль тротуара деревьями. Я побежал. Мимо подозрительно уставившихся на меня гаишников, петляя между прохожими, проскакивая перекрёстки на красный свет, бросаясь чуть ли не под колёса машин, не слыша сердитые сигналы и матерную ругань. Ох, как я бежал! Никогда прежде так не бегал, даже в молодости, на тренировках. Сердце колотило, в ушах звон, в глазах круги поплыли разноцветные…
Я успел. Как раз успел, чтобы увидеть. Мне снова показывали, ещё с одного ракурса – теперь «опель» летел мне навстречу. Тёмно-вишнёвый капот смял детскую фигурку, перекусил пополам. Словно акулья пасть щёлкнула…
– Мужчина, вам плохо?
Плохо. Мне очень плохо! Так плохо, что самому под этот «опель» проклятый броситься хочется.
Мужичёк с сизым носом был на своём посту. Привычно шагнул навстречу.
– Добрый день, уважаемый!
– Что, выпить не с кем?
– Дык! Не с кем. Душа, понимаешь, просит, – постучал он себя гулко по грудаку, точь-в-точь, как в прошлый раз, – а не с кем. А я же не алкаш, чтобы в одиночку пить.
Я тоже не алкаш. Но сейчас только и остаётся, что напиться. Чтобы больше ни о чём не думать.
– Ну давай выпьем.
Мужик сразу расцвёл.
– Вот и добренько! Я счас сбегаю, пузырь возьму. Ты не думай, деньги у меня есть, потом посчитаемся. Ты какую уважаешь?
– Без разницы. По своему вкусу бери.
– Добренько, добренько! Я мигом. И пойдём, посидим где-нить на лавочке.
– У меня и посидим. Я в этом доме живу.
– Дык и я в этом. Что я тебя раньше не видел?
– Я недавно квартиру снял.
– А, вон оно как. Ты один живёшь, что ли?
– Один.
– А я семейный. Супружница у меня, детки. Так что не приглашаю к себе, извини.
– Да беги ты уже!
– Дык, мигом я, мигом…
Минут через двадцать мы расположились на кухне. Из закуски у меня наличествовали только застывший омлет да четвертинка хлеба. Ну, не закусывать собрались, выпивать.
На правах хозяина я разлил по первой. Мужик тут же подхватил свой стакан.
– За знакомство, что ли? Меня Миша зовут.
– Гена.
– Вот и добренько.
Водочку он опрокинул в себя смачно, только булькнуло. Видно, опыт употребления у Мишани немалый имелся. Отломил кусочек ржаного, занюхал, морщась. Зажевал вдогонку.
– А что, Гена, ты смурной такой? Случилось чего у тебя?
Я усмехнулся криво.
– Давай по второй примем, а потом уж по душам калякать начнём.
– Правильно. Как моя супружница говорит, «между первой и второй перерывчик небольшой».
– Что же ты с супружницей пузырёк не давишь?
– Дык, сам сказал – по душам поговорить охота. А с супружницей разве по душам получится? Баба есть баба, у неё другое на уме. А ты чего один? В разводе или волю любишь?
– И в разводе, и волю люблю.
Вторая тоже пошла хорошо. И как-то легче стало внутри, спокойнее. Будто осаждаться начала вся та муть, что мозги мне загадила.
– А «смурной» я, Миша, потому что дочку у меня сегодня убили.
– Да ты что?! – у мужика даже рожа вытянулась. Чуть омлет не уронил. – Как?!
– Мент машиной сбил на переходе. Ненавижу козлов!
– Аааа… – мужик вздохнул. Взял бутылку, разлил по третьей. – Тогда давай не чокаясь. Помянём. Как звали-то дочку?
– Ксюша. Оксана.
– Царство небесное рабе божьей Оксане.
Эту Миша выпил неторопливо, с чувством. И закусывать не стал, лишь кулаком занюхал.
– Сколько лет дочке было?
– Двенадцать.
– Дитё невинное. Крепись, Гена. Говорят, невинные души прямиком в царство небесное возносятся, так что дочка твоя в раю. А тебе крепиться нужно и терпеть. И Бога не забывать. Чтобы сподобил увидеться с ней в загробной жизни.