Упрямое время - Страница 42

Наверняка расслышал он всё прекрасно, просто собственную злость распаливал. И надо было повторить – смачно, с оттяжечкой. Но духа на это у меня не хватило.

Мы обогнули клуб, прошли мимо памятника – солдата с опущенным знаменем, – мимо густых кустов сирени, и оказались на небольшой аллейке с двумя облезшими, давно не крашеными лавками. Тут противник мой и остановился, огляделся по сторонам, удостоверился, что с площади нас не видно. Цыкнул под ноги, шагнул ко мне.

– Так что, борзый, да?

– Сам ты борзый!

– Я?! Да, я борзый…

– Фитиль, ты зачем на малого наезжаешь?

Откуда они появились?! Я и не заметил. Четверо. Тот, что впереди – парень почти. Ростом как мой противник, но в плечах шире и крепче, в брюках со стрелками, в рубашке клетчатой. А светлые волосы вроде даже расчёсаны! С ним ещё трое. Толстяк, смуглый крепыш, а третий – обыкновенный пацан, ничем не примечательный.

– А чё он мне деньги должен и не отдаёт? – обернулся к подошедшим мой противник.

– Не свисти. Я же предупреждал, чтобы ты на малых с моей улицы не наезжал. – Блондин взглянул на меня. – Ты ведь на Щорса живёшь? В четвёртом доме?

– Да.

– Врёт! Городской он!

– Ну и что? Значит, у него бабушка на Щорса живёт. Всё равно наш.

Тот, кого назвали Фитилём, зло цыкнул в сторону, но возразить не посмел. Блондин продолжал меня разглядывать.

– Давай знакомиться. Я – Грин. Это Жир, потому что жирный, но он не обижается. Турок, Пашка, а тот, что денег с тебя требовал – Фитиль. Ты ему не давай, это он борзеет.

– Назовёшь Фитилём – в зуб получишь, – хмуро пообещал мне мой недруг. Но как его можно называть, не уточнил.

– А тебя как зовут? – спросил парень.

– Гена.

Не знаю, что в моём имени могло показаться смешным, но пацаны заржали. И Грин улыбнулся. Протянул руку:

– Так что, Гена, по петухам?

Оказывается, руку не пожать нужно было, а звонко, с размаху шлёпнуть ладонью по ладони. С первого раза у меня не получилось, промазал, и пацаны опять захохотали. Но ничего, наловчился. Когда здоровался с последним – с Пашкой, – шлёпнул уже вполне уверенно. А Фитиль мне руку так и не подал. Злой. Единственный злой в этой компании.

– Гена, а ты чего на улицу гулять не выходишь? – поинтересовался Грин, когда со знакомством покончили.

– Он даже на ставке ни разу не был, – заметил Пашка. И добавил ехидно: – Плавать, наверное, не умеет.

– Получше тебя умею, – возмутился я. – Я в плавательной секции занимаюсь.

– Это чё, в этом, как его… в бассейне да? Чё там плавать! Там же мелко.

Ох, деревня! Пашка представления не имел, что такое бассейн. Но Грин посмотрел на меня уважительно.

– Ты плаванием занимаешься? Давно?

– Три года. У меня второй юношеский.

– Ого! Молоток. – Грин насмешливо взглянул на моего противника: – Фитиль, а он спортсмен. Побил бы тебя.

Фитиль с готовностью повернулся к нам, сжал кулаки.

– А давай проверим.

Внизу живота у меня опять проснулась гадская слабость, опять – страх и злость. Грин что-то такое заметил в моём лице, пожал плечами:

– Перебьёшься. Гена, тебя в магазин послали, да? Беги, а то бабушка ругать будет. А вечером гулять выходи. Мы тут, возле солдата, собираемся.

– Приходи, у нас весело. Музыка есть своя, – тут же поддержал Пашка, очевидно, мой ровесник. – С нами даже девки гуляют. И никто не дерётся. У нас один Фитиль дурак.

– Ты чё?!

Фитиль дёрнулся в его строну, замахнулся, но Пашка проворно юркнул за спину Турка. Тот хоть и был моего роста, но от одного вида его квадратных плеч желание драться пропадало у любого. Фитилю осталось только в очередной раз цыкнуть себе под ноги. Нет, он не пользовался здесь уважением. И от этого ребята понравились мне ещё больше.

В тот день я, против обыкновения, работать закончил пораньше. Тщательно смыл в душе трудовые пот и грязь, переоделся в праздничное. Пусть мои брюки и не топорщились такими стрелками, как у Грина, но клетки на рубахе были не хуже.

– Ба, можно, я пойду погуляю? К клубу. Там ребята собираются, звали меня.

Бабушка не возражала, ещё и денег дала – на кино. Только попросила, чтобы возвращался не поздно.

Компанию я застал в указанном месте – они оккупировали лавку слева от каменного солдата. Были почти той же компанией, что и днём, только Жир отсутствовал. Зато посреди лавки восседали две девочки, почти взрослые, сверстницы Грина или Фитиля. Одна – со светло-русыми, распущенными по плечам волосами, с правильным овальным личиком, наряженная в бело-зелёное цветастое платье на тоненьких длинных бретельках. Вторая – с двумя тёмными короткими хвостиками, торчащими за чуть оттопыренными ушами, вздёрнутым острым носиком, круглыми щёчками и большими, чуть выпученными глазами. Эта вырядилась в юбку и жёлтую футболку с короткими рукавами. О музыке Пашка тоже не наврал – в руках сидящего на краю лавки Турка поблёскивал антрацитово-импортным пластиком транзистор с длиннющей антенной. Турок блаженно улыбался и медленно проворачивал колёсико, отчего в приёмнике шипело, кряхтело, а иногда из него вырывались невнятные обрывки фраз.

– О, а вот и Гена пришёл, – заметил меня Грин. Он сидел рядом со светловолосой, и рука его лежала то ли на спинке лавки, то ли на плечах девушки. – Знакомься. Это – Лена, а то – Чебурашка.

– Меня Ирой зовут, – поправила тёмноволосая. На лавке дружно засмеялись. Девочка недовольно хмыкнула, но, не удержавшись, тоже улыбнулась. И щёчки её стали кругленькими румяными яблочками. – Чего ржёте, как лошади?