Упрямое время - Страница 70

– Андрюша, что случилось? Тебе плохо? Что-то болит? Сердце? Ты так страшно стонал, я тебя еле разбудила.

– Нет, ничего не болит. Сон нехороший приснился.

Чуть приврал – колено вчера опять ныть начало, оступился неудачно. Но не буду же я волновать её подобной мелочью? Да и не в коленке дело.

Подушка и простынь подо мной промокли насквозь. То ли от этого, то ли от не желавшего забываться сна меня начало знобить. И дышать стало трудно, словно выкачали весь кислород из комнаты. Я сел в кровати. Затем встал.

– Андрюша, ты куда?

– Подышу свежим воздухом.

Ночь стояла жаркая и душная. И совершенно неподвижная. Уж скорее бы рассвет – может, бриз чуть колыхнёт пропитавшуюся зноем толщу воздуха над посёлком. Но до рассвета ещё ждать и ждать. Я облокотился на перила, уставился в темноту подступавшего к дому леса. И осторожно вернулся в только что пережитый кошмар.

В том, что сон пришёл вновь не случайно, я не усомнился ни на секунду. Время предупреждало меня, как и прошлый раз, и позапрошлый, и позапозапрошлый. Ничего у меня не выйдет, мне не уберечь Ксюшу… Но ведь я уже спас её, узор сложен! Все стёклышки заняли свои места. Почему сон вернулся?!

Дверь за моей спиной тихо скрипнула. Ирина, кажущаяся девочкой в своей коротенькой ночнушке, тихо подошла ко мне.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. – Вру, совсем не нормально. Совсем не нормально! – Иди, ложись спать.

– Как я могу спать, если с тобой что-то происходит? – Она взялась за перила, выглянула вниз. – Страшно.

Страшно… Я вспомнил, как вот так же стоял здесь полтора месяца назад, вглядывался в темноту, пытаясь различить распростёртое на земле тело. Себя-завтрашнего…

Себя?!

В том настоящем я-завтрашний – это именно я и есть. Я-нынешний, я-единственный. Именно я и никто другой обязан вернуться, обязан рассказать о Бараньем Лбе, чтобы узор начал складываться.

Нет, он пока не сложился окончательно. Одного стёклышка не хватало, вернее, оно пока не заняло своё место. И весь узор мог рассыпаться, смешаться, сместиться. Стать неправильным…

Этим стёклышком был я.

Ирина осторожно прислонилась к моему плечу. Я обнял, прижал её. Мне было страшно. Я не знал, что произошло той ночью. «Два Геннадия Карташова в одной точке настоящего существовать не могут. Они начинают разрушать друг друга». Оснований не доверять Радиславу у меня не было. Да, кое в чём он ошибался, многое не смог понять до конца. Но собственные мои ощущения подсказывали – в этом случае он знал, о чём говорит.

Когда я шёл на вокзал девяносто третьего – не боялся. Даже когда в последнее своё «первое июля» твёрдо решил поговорить с собой-тогдашним, не боялся. А сейчас боялся. У меня вновь появилось, что терять. Очень уж хорошо мне было рядом с Ксюшей и её новой мамой. Прекрасная, светлая жизнь расстилалась впереди. Я очень-очень-очень хотел прожить её вместе с ними!

Но чтобы эта жизнь состоялась, мне следовало вернуться. Ещё раз нырнуть в серое марево межвременья. И никак иначе.

– Ира, если со мной что-то случится… – начал я осипшим голосом. И она сразу вздрогнула, напряглась.

– Андрюша, что с тобой может случиться?

– Я не знаю, но мало ли…

– Ох. Ты меня не пугай так, пожалуйста.

– Ира, постой… послушай. Через… в общем, в октябре две тысячи восьмого ты встретишь одного человека. Гена его зовут… Помоги ему, хорошо? И Кс… Сашу он пусть увидит, обязательно.

Ирина смотрела на меня, ничего не спрашивая. В темноте карие глаза её казались чёрными. Зачем я сказал ей об этом? Если узор должен сложиться, то он сложится, мои слова ничего не изменят. В том настоящем, где мы встретились, она ни разу не упомянула об этой просьбе её крымского друга. Забыла, не поняла, пропустила мимо ушей? Вообще никогда не были произнесены эти слова? Или всё же были, осели где-то на краешке сознания и подействовали, помогли как-то? Не знаю.

Ирина вздохнула. И потянула меня в комнату.

– Андрюша, пошли спать. Это просто сон, плохой сон. Придёт день, встанет солнышко, и ты забудешь о нём. Завтра всё будет хорошо.

Я не спорил и не противился. Да, завтра всё будет хорошо. Стёклышко должно стать на своё место.

Завтра я первым делом нашёл в посёлке нотариуса и оформил завещание. Не знаю, имелись ли у настоящего Андрея Семашко родственники, не знаю, будет ли иметь эта гербовая бумага силу, – в случае чего. Но придумать что-то лучшее, чем записать наследницей моей недвижимости Ловцеву Александру Игоревну я не смог. Откуда Ирина такое отчество выкопала? Ну, Игоревна, так Игоревна, ничем не хуже любого другого. И ещё – когда утром провожал Ирину на турбазу, незаметно сунул ей в сумочку пакет с остатками мазурских «сбережений». Не так много там осталось, но на первый случай им хватит. Найдёт – обидится конечно, постарается вернуть. Пусть! Объясню, что это теперь наши общие деньги… если будет возможность объяснять. Если я буду. А если нет… Собственно, на этот случай всё и делаю.

Оформление документов заняло пол дня. В начале третьего я вернулся домой, сел писать письмо Ксюше. Не смог. Не знал, о чём. Словами многое сказать хотел, а на бумагу не ложилось. «Я и есть твой папа»? Глупо. Если уж говорить об этом, то раньше надо было. Или потом, когда с путешествиями этими проклятыми покончу. Сидел, сжимал в пальцах ручку, а самому так хотелось бежать на турбазу, увидеть дочь ещё разок! Вдруг, в самом деле, последний?! Тем более обещал утром, что приду, как только освобожусь.