Упрямое время - Страница 71

Хотелось, но понимал, что нельзя. Зачем душу травить? Кому от этого лучше станет? К тому же не освободился я пока. Самое важное не сделал.

Я скомкал оставшийся чистым листок, бросил в мусорное ведро. Нечего резину тянуть, пора. В этот раз идти мне никуда не нужно, всё «путешествие» здесь состоится, в этой комнате. Полтора месяца в одну сторону, полтора – в другую.

Я подошёл к балкону, приоткрыл зачем-то дверь. Заранее пути отступления готовил, что ли? За окном светило солнце, заставляя изумрудом сверкать листву на деревьях, и солнечные зайчики играли на перилах…

Зайчики потухли – все разом. В первый миг показалось, что облачко набежало, заслонило солнце. Но перила из синих уже стали серыми, и листва больше не была изумрудной. И не существовало её, листвы – колышущееся серое марево только.

Глава 25. Июнь, 2001

Серость исчезла так же мгновенно, как и возникла. Сгинула, проглоченная ночным мраком, и вновь проступили кроны деревьев, серебристые в лунном свете.

Заскрежетал ключ в замке, заставляя обернуться. Входная дверь растворилась, противно взвизгнув петлями. Надо же, я их так и не смазал. Вчера Ирине твёрдо-натвердо пообещал купить машинного масла и смазать. Нет, не вчера, если отсюда считать…

С тёмной площадки ввалился человек, чертыхнулся, споткнувшись обо что-то. Я-тогдашний. Совсем недавний я, можно сказать, вчерашний. По телу пробежала мелкая дрожь, первый симптом надвигающегося приступа. Стараясь, чтобы голос не охрип от волнения, я скомандовал в темноту:

– Не надо свет включать. И стой, где стоишь.

Я-вчерашний замер. Я-сегодняшний прекрасно помнил свои ощущения. Кольнувший на миг страх, и вслед за ним – злость. Вот сейчас я спрошу:

– А ты кто такой, чтобы распоряжаться?

Я помнил каждое своё слово, каждое движение, мысль. Прекрасно помнил себя-вчерашнего. Я и был ним! Не мог уже с абсолютной уверенностью сказать, кто из нас двоих – я. Этот, уцепившийся за ручку балконной двери, или тот, тянущийся к выключателю.

Я-вчерашний помнил услышанные слова. Потому я-сегодняшний их произнёс:

– Стой, и слушай меня внимательно. Завтра, в семь утра…

Губы, язык шевелились, собирая звуки в нужную фразу. Но думал я о другом. Два Геннадия Карташова – слишком много. Я не могу существовать одновременно и как я-вчерашний, и как я-сегодняшний. Я это я, один-единственный. Последнее, что разделяет меня – тьма, заполнившая квартиру. Ну включай же свет, чего ты медлишь! Покончи с этой неправильной раздвоенностью…

От балконной двери до включателя было далеко, всю комнату пересечь нужно. Зато в коридоре – руку протянуть.

– Не надо!

Я не успел отдёрнуть руку от выключателя. Вскинул её к лицу, заслоняясь. Глаза! Слава богу, я не успел заглянуть самому себе в глаза. Или всё же глянул? Чуть-чуть, на крошечную долю секунды. Потому как миллионы нитей внезапно склеили нас, рванули друг к другу.

Мне-вчерашнему было дурно. Пол уходил из-под ног, мышцы отказывались повиноваться. Я-сегодняшний понимал, что происходит. Нет, не так. Мне было дурно, и я понимал, что происходит. Двое становились одним. Оболочка того я, что стоял в коридоре, гасла, истончалась, а содержимое её – личность – тысячами ручейков вливалась в меня же, замершего у балконной двери. Ещё немного, и всё закончится. Я вновь стану единым и единственным, займу своё место в этом настоящем. Некому возвращаться в будущее и незачем. Я отправлюсь завтра утром на Бараний Лоб, дождусь Ксюшу и всё сделаю правильно. А затем будет дорога в прошлое, в далёкий девяносто третий. И снова в будущее. И снова, и снова – по кругу. Мне никогда из него не вырваться. Стану, как Сизиф, вечно толкать свой камень…

Ногу обожгло болью, заставляя опомниться. С чего я взял, что Время позволит мне складывать один и тот же узор бесконечно?! Я опять возомнил о себе невесть что? Опять решил, что разобрался в чужих законах? Ничего не повторится! Если я займу место в этом настоящем, то оно изменится! И начнётся всё с малого, с моего повреждённого мениска, например. Не выбраться мне с больной ногой на Бараний Лоб. Разумеется, я могу вовсе не лезть в воду, ждать Ксюшу на берегу, не пустить её в штормящее море. И она послушается. Постоит, поглазеет на вскипающие буруны и уйдёт. И с ней случится другая беда, неизвестная мне. Так ведь уже было и не один раз! Я, сам не желая того, встряхну калейдоскоп, разрушая с таким трудом собранный узор.

Я-вчерашний – вот стёклышко, которое требовалось поставить на место. Я-сегодняшний сделал это. И теперь должен уйти, исчезнуть, пока не поздно. Захрипев, я выскочил на балкон. Прочь из этой комнаты, из этого настоящего! Но невидимые нити, склеивающие нас, не пускали. Они тянули назад, не давали нырнуть в межвременье. Я-вчерашний был всё ещё слишком близко! Размышлять времени не оставалось. Его хватало только для одного – уцепиться за перила балкона, оттолкнуться, перебросить тело в черноту ночи.

Цинь… цинь… цинь… – зазвенели мириадами цикад лопающиеся нити. Я-вчерашний, с его ощущениями, мыслями, воспоминаниями, наконец-то отпустил. Я-сегодняшний провалился в серый морок.

Теперь я знал, чем всё кончится. Сейчас будет удар. Сначала в ступни, потом в руки, лицо, грудь. Под балконом асфальта не было, только поросшая травой земля, но когда прыгаешь с восьмого этажа – разница невелика. Утром… какое там у нас число?.. двадцать шестого июля две тысячи первого года соседи обнаружат труп выпавшего с балкона Андрея Семашко. Хотя, почему именно двадцать шестого? Может, я и не долечу до двадцать шестого, раньше «приземлюсь». Нет, не раньше, иначе я бы знал о своей смерти.